«Креативность» –  требование современности. Развивать её советуют не только художникам, но и руководителям-предпринимателям и политическим лидерам. Даже семейные терапевты и конфликтологи советуют искать более креативные решения. В современном мире креативность имеет только положительную коннотацию. От нее надеются исключительно позитива. Однако что останется от смысла, если каждый вот так будет её выхолащивать? И откуда вообще взялся этот голод на креативность? Не указывает ли случайно тот факт прежде всего на то, что мы медленно теряем её, настоящую?

По мнению Слотердайка, переход от вертикальности к горизонтальности, от книжной культуры к сетевой, создает в образовании своеобразную контролируемую «педагогику джунглей», и в ней «междисциплинарность» - модный термин, способен поглотить все дисциплины (а следовательно, и качество знаний; time to dig deep - время копать глубоко, сказал Ричард Сеннетт 2008 года). Мы не должны поддаваться заблуждению громких призывов к профессионализации. В конце концов, в школах искусств на такие лозунги часто отвечают некоторыми дополнительными маркетинговыми и управленческими дисциплинами, как следствие –  на собственно творческую специальность остается все меньше времени. Соответственно, студенты поспешно перепрыгивают от одного конкретного навыка в совершенно иную сферу знаний. Педагогика джунглей показывает скорее обратный результат –  говорится, в частности, о депрофессионализации творческой профессии. Цель этого всего –  выпустить в свет «широкопрофильных» студентов. Это поливалентные индивиды, которые следуют единому важному императиву –  адаптации или, на самом деле, предусмотрительности. Поэтому «адаптивность» и «гибкость» –  важнейшие достижения плоского сетевого мира.

Креативный капитализм заставляет своих героев поверить в то, что их жизнь и условия труда находятся в их руках или должны там оказаться. Это их моральный долг. В обмен на возможность саморегуляции, творческая личность готова предложить свою виртуозность за копейки, а иногда даже даром. Стремление к автономии, подпитанное неолиберальным призывом к реализму и «ответственности», в конце концов приводит к «самонеопределенности». Креативный предприниматель рискует, отказывается от институциональных гарантий (страхование нетрудоспособности, пенсионные фонды и т.п.), полагаясь только на самого себя. Работа в соответствии с такими параметрами предлагает опыт уникального шанса на самореализацию, поэтому работник легко соглашается на низкую оплату.

Проект имеет особую экономическую стоимость, поскольку благодаря временному характеру позволяет объединить огромное количество энергии, человеческих ресурсов и рабочего времени. Участники проекта склонны полностью посвящать себя делу. Люди как минимум охотно инвестируют больше времени, чем ожидалось и предполагали изначально. Осознавая, что рано или поздно проект завершится, они готовы пожертвовать собственным временем, возможно, даже трудиться ночью или по крайней мере растянуть день. Отчасти так происходит потому, что проектная креативная деятельность всегда ориентирована на результат и только на нем и основывается. Человек готов прибегать к крайностям, обладая при этом незначительными ресурсами. Вот почему занятость действительно повышает производительность и креативность, а вместе с тем –  это удобная модель умственной, социальной и физической эксплуатации. Участники, захваченные проектом, считают, что нашли рай на земле, поскольку найденная в коллективе креативность, похоже, будет длиться вечно. Однако тот, кто перепрыгивает с одного проекта на другой, вскоре поймет, что такая манера работы съедает его интеллектуальную и физическую мощь и надолго выхолащивает. Проект тебя выжимает.

Культурные институты все искуснее используют пресс-конференции, промо-интервью с возможностью «личного контакта» и медиа-спонсорство для расширения их общественной поддержки. Ничего плохого в саморекламе нет. И неолиберализм СМИ, и (классические) художественные учреждения с их подражанием креативной индустрии –  все это серьезно загнало автономную критику в тупик. Так творческие организации окончательно подрывают собственную культуру. В конце концов, отдельные виды творческого самовыражения существуют только по милости критики. Более того, эта креативность зарождается только на критическом расстоянии. Творение, которое мы с момента современности называем «искусством», в значительной степени основывается на возможности критиковать собственное общество и культуру. Только тогда, когда творческая личность может вознестись над собственным миром –  постоять «на берегу реки», как метафорически выразился Слотердайк (2011), он или она способны существенно повлиять на культуру. Критика –  на самом деле форма вертикализации. Она начинается с самоанализа и  критики; соответственно, человек должен подняться над собственным эго и созерцать себя с нужной расстояния. Критика, современное искусство, а заодно и специфическая форма творчества –  назовем ее для удобства «вертикальной творчеством» –  сегодня значительно чаще подвергаются нападкам со стороны СМИ. Средства массовой информации подстерегают не только путем персонификации системных проблем, но и делают это, унижая определенные креативные формы и культивируя при этом варварскую посредственность.

О современном художественном мире чаще всего мы слышим тогда, когда фиксируются определенные эксцессы: от избытка высоких цен на некий художественный продукт к использованию мотивов крови, секса и богохульства в искусстве определенного эпатажного автора. Коровы с вспоротым брюхом, кровь, мясо и дерьмо (механизмы) длительное время пользуются успехом в СМИ. Почему? Они свидетельствуют об идеи горизонталей: в современном искусстве фигурирует мир безумцев, которые не имеют никакого отношения к реальной жизни. Этих безумных людей почти ничего не объединяет с культом предпринимательского реализма. Средства массовой информации сводят художественную критику до уровня кухонных разговоров. Это означает, что искусство, известное нам со времен позднего модернизма, больше не рассматривают как идеал духовного совершенства, а, наоборот, загоняют в угол, как общественную диковинку. Тот, кто сейчас занимается современным искусством, в конце концов оказывается в кругах богатых коллекционеров или по крайней мере в каком-то элитарном клубе изнеженных писателей и других эксцентричных интеллектуалов. СМИ упорно видят только эту картинку. Все, что выходит за рамки политкорректной посредственности, –  морально осуждают. Поэтому современное искусство завоевывает в нашем обществе статус Другого, своеобразного постороннего объекта (Fremdkörpe). Так мы стоим перед следующим вопросом. СМИ ненавидят все вертикальное, все, от чего веет элитарностью и практикой андеграунда. Они фиксируют и представляют его с разной порцией жадности, но всегда с единственным намерением –  вынести искусство такого рода вне общества и дать ему исключительной статус.

______

Как утверждает венгерский психолог Чиксентмихайи, нужно выйти за пределы старой реальности, чтобы сформировать новую: "Творческие личности чередуют воображение и фантазию с глубоко укоренившимся чувством реальности. Обе ипостаси нужны для того, чтобы избавиться от настоящего, при этом не теряя связи с прошлым. Альберт Эйнштейн как-то написал, что искусство и наука –  две существенные формы бегства от реальности, которые когда-либо придумало человечество. В определенном смысле он был прав: величественное искусство и большая наука предполагают скачок фантазии в плоскость действительности, отличной от сиюминутной. А остальное общество часто рассматривает такие новые идеи, как фантазии, полностью оторваны от текущей реальности. И они говорят правду. Однако суть искусства и науки –  превзойти то, что мы сейчас считаем реальным, и вместо этого создать новую реальность. В то же время это не «бегство» в Неверленд. Новую идею делает креативной то, что, увидев ее, мы рано или поздно таки признаем ее правдивость.